Кажется, у Евгения Евтушенко есть — «Набат, не
услышанный вовремя — может стать набатом на все времена».
Профессор Григорий Александрович Кожевников являлся одним из первых, и, наверное, самых
активных деятелей, поднявшихся в защиту
природы. Он бил в набат дольше всех — четверть века. До и после 1917 года.
Фото из архива РАН
Классик заповедного дела
Григорию Александровичу по праву принадлежит пальма первенства в разработке
теории российского заповедного дела. 4 сентября 1908 года на Юбилейном
акклиматизационном съезде профессор Кожевников сделал доклад, ставший вскоре
«библией» отечественных заповедников.
— «Есть такие вопросы, и часто весьма важные, которые прямо и непосредственно не
захватывают наших жизненных интересов, и о которых в силу этого приходится
постоянно напоминать. К числу таких вопросов принадлежит вопрос о праве
первобытной природы на существование. (...) Культурного человека охватила жуть
при виде того, что безвозвратно и неуклонно убегает от него природа, убегает с
тем, чтобы никогда не вернуться. (...). Участки, предназначенные для того, чтобы
сохранить образцы первобытной природы, должны быть довольно большого размера,
чтобы влияние культурности соседних местностей не отражалось на них, по крайней
мере, на далеких от края частях их. Участки эти должны быть заповедными в самом
строгом смысле слова. По отношению к фауне в них должна быть абсолютно запрещена
всякая стрельба и ловля каких бы то ни было животных, за исключением тех
случаев, когда это нужно для научного исследования. Всякие меры, нарушающие
естественные условия борьбы за существование, здесь недопустимы (...) По
отношению к флоре необходимо отменить прорубание просек, подчистку леса, даже
сенокос и уж, конечно, всякие посевы и посадки. Не надо ничего устранять, ничего
добавлять, ничего улучшать. Надо предоставить природу самой себе и наблюдать
результаты. Заповедные участки имеют громадное значение, а потому устройство их
должно быть прежде всего делом государственным. Конечно, это может быть делом
общественной и частной инициативы, но государство должно здесь идти впереди».
Тема заповедников была совершенно нова, завязались прения. Профессор Н.Ю. Зограф
заметил, что создание заповедников может таить опасность для местных жителей —
не расплодятся ли несметные полчища вредных насекомых? На что Кожевников
ответил, что вредители, как правило, плодятся не в дикой природе, а там, где
человек на большой площади выращивает какое-либо одно растение. В.В. Радулович
предложил добиться заповедания — «святая-святых русских ботаников» — Галичьей
горы в Елецком уезде под Орлом. В.А. Бертенсон добавил, что хорошо бы обратиться
от съезда к частным владельцам лесов о сохранении наиболее интересных для науки
участков. Что и было поддержано.
Практически все свои основные классические работы по заповедному делу Григорий
Александрович опубликовал до революции. Еще были: доклад «О заповедных участках»
на II Всероссийском съезде охотников, брошюра: «Международная охрана природы»,
статья «Монастыри и охрана природы».
Интересна его работа «Вопрос об охране природы на Естественно-историческом
совещании Центрально-промышленной области», опубликованная в 1928 г. в журнале
«Живая природа».
«... важно подходить к вопросу охраны природы с широкой принципиальной точки
зрения, а не смотреть узко-утилитарно, и, в частности, не сводить охрану природы
к охране дичи, к устройству охотничьих заказников и т.п. Охранять первобытную
дикую природу ради нее самое, смотря на прикладные вопросы как на стоящие на
втором плане — вот основная идея охраны природы...
Всякое «хозяйство» по существу своему в корне противоречит идее охраны природы.
Человеческое хозяйство всегда есть уродование природы. Только невмешательство в
жизнь природы делает природу научно-интересной. Если мы с этой позиции сойдем,
то мы никогда не осуществим охрану природы в истинном смысле этого слова».
Кстати, отмечу, что, возможно, на формирование классических взглядов Г.А.
Кожевникова на охрану дикой природы и заповедное дело оказал немалое влияние его брат,
Владимир Александрович, русский философ, занимавшийся исследованием красоты в природе.
Патриотически настроенные ученые создают в марте 1912 года при Русском
Географическом обществе Постоянную природоохранительную комиссию — первый в
стране всероссийский орган охраны природы. Кроме Григория Александровича, в нее
вошли другие пионеры охраны природы — братья Андрей и Вениамин
Семеновы-Тян-Шанские, И. Бородин, Г. Высоцкий, Г. Морозов, основатель
легендарной Аскании-Нова Ф. Фальц-Фейн.
Кожевников — один из организаторов в 1917 году Московского общества охраны
природы. Это он первый предупреждал — «исчезновение какого бы то ни было
животного с лица земли — большое горе, хотя бы это было и весьма вредное
животное».
... Англичанин Скиннер являлся владельцем небольшой, но преуспевающей фирмы по
заготовке птичьих яиц для производства коллекций. Будучи человеком
предприимчивым, как, впрочем, и полагается директору фирмы, обратился в
Министерство просвещения России. Мол, помогите, господа хорошие, организовать
сборы. Плачу сполна, за одно яйцо дупеля — два рубля, осоеда — полтора, за
кречета, его достать трудней — даю три с полтиной. Министерство просвещения
думало недолго, и 27 августа 1907 года разразилось циркуляром № 204452,
призывающим все университеты, гимназии и реальные училища страны осыпать
господина Скиннера птичьими яйцами.
— «В общем во всей этой истории чувствуется дух бюрократизма, так глубоко
проникший во всю нашу официальную жизнь: получено письмо от «иностранца», хотя и
не «знатного», но все же иностранца, с иностранцами надо быть любезными, это —
традиции нашей бюрократии, значит надо для «иностранца» нечто сделать, а что же
может Министерство сделать в данном случае, кроме посылки циркуляра?», — писал
с негодованием в «Охотничьем вестнике» Кожевников.
«Когда надо бить в набат, — бей, даже если ты не звонарь по должности», — сказал
Станислав Ежи Лец. Григорий Александрович не считал себя «работником цеха
словесности», однако с 1907 года его природоохранные статьи и заметки начинают
появляться в газетах «Русские ведомости», «Утро России», журналах «Охотничий
вестник», «Птицеведение и птицеводство».
Как зоолог, Кожевников активно выступал против длинного списка «вредных»
животных, уничтожение которых разрешалось круглый год. Он стал одним из
организаторов в 1909 г. в Москве II Всероссийского съезда охотников, на котором
был обсужден проект нового закона об охоте и сведен до минимума «черный» список
«вредных» животных.
Что вызвало яростную реакцию любителей бесконтрольно охотиться. Издатель
популярного журнала «Природа и охота» господин Н. Туркин возмущался: « ... И эта
изумительная резолюция проходит в зоологической секции. Находя поддержку в
председателях — г.г. Бутурлине, Милюкове и Кожевникове.
Этот последний представил даже доклад на тему: легко истреблять хищных зверей,
но восстановить истребленное трудно, а поэтому надлежит оберегать и хищные
породы, так как много веков уже живут хищные звери и птицы вместе с нехищными и
до сих пор первые не истребили последних,... Движение вспять — вот такими словами
можно охарактеризовать постановление 2-го Всероссийского съезда охотников...»
К сожалению, III Госдума так и не успела принять новый закон по охоте, в который
Григорий Александрович с коллегами вложили так много сил.
В ноябре 1913 г. профессор Г.А. Кожевников вместе с петербургским ботаником
академиком И.П. Бородиным прибыли в Берн, где представители 18 ведущих держав
мира участвовали в первом международном совещании по природоохране.
Бернское совещание, представляющее почти все 80 существующих в то время в мире
национальных природоохранных организаций, избрало Совещательную Комиссию для
международной охраны природы.
«Задачи комиссии следующие:
1. Собирание и группировка всех данных, относящихся к международной охране
природы и их опубликование.
2. Пропаганда международной охраны природы. Комиссия действует через посредство
своих членов».
Второе Международное совещание по охране природы, которое с таким нетерпением
ожидал Григорий Александрович, намечалось в Базеле, в сентябре 1914 года, Но,
увы, разгорелась мировая война.
— «Волна дикого варварства неожиданно выплеснулась из рамок немецкой внешней
культуры и далеко отодвинула решение таких вопросов, как Международная охрана
природы», — с горечью писал в одной из газетных статей Кожевников. —
«Впрочем, все к тому шло. Помнится, — часто вспоминал он, — перед самой
войной был я в Германии, в Киле. Гуляю как-то по буковой аллее, вдоль бухты. Вдруг подбегает
сторож, машет руками:
— Зачем вы здесь?
— Прогуливаюсь.
— Тут запрещено ходить.
— Я этого не знал.
— Кто вы такой?
— Я приезжий, иностранец.
— Откуда?
— Из России.
— А, так вы значит шпион. Здесь неподалеку место испытания торпед.»
И пронзительно засвистел. Подбежали полицейские. Неизвестно, чем бы закончилась
для Григория Александровича эта прогулка, не вступись за него один уважаемый
немецкий профессор...
Говоря — говори
— «Весьма странную картину представляет собою в настоящее время значительная
часть нашего интеллигентного общества: приветствуя теоретически борьбу с
народным пьянством, многие не только просто образованные, но и высоко культурные
люди сами по-прежнему потребляют алкогольные напитки и не только «легкие
виноградные» вина, но и коньяк и даже водку, достать которую в настоящее время
считается особым видом спорта...»
Нет, я процитировал не вчерашнюю газетную передовицу. Об этом писал Кожевников в
одной из московских газет летом 1915 года.
Перелистывая подшивки «Русских ведомостей», «Утра России», «Голоса Москвы», не
перестаешь удивляться их полемическому накалу. Какой простор для критики,
различного рода суждений, самых полярных взглядов!
— Если знаешь, то говори; если говоришь, то говори все: предостерегающему не в
укор, внемлющему в поучение. Профессор Кожевников в прессе выступал часто. По
различным вопросам: обсуждался новый устав Московского университета или гибель
«Титаника», место для установления памятника Гоголю или борьба с нищенством.
— «Нигде в культурных городах не ползают по тротуарам и через улицу безногие,
параличные, нигде не пресмыкаются в грязи еле прикрытые калеки, кроме городов
Востока и Москвы.»
К жизненным неудачам Григорий Александрович относился на удивление легко, с
юмором, и встречаясь с пороком, всегда, как тот богатырь из сказки, пытался не
уступить.
Однажды, будучи в Ялте, отправляя в порту бандероль, Григорий Александрович
столкнулся с самодуром-чиновником, пожелавшим перетряхнуть содержимое посылки.
— «Но позвольте», — возразил Кожевников, — «покажите
почтовые правила!
— Много вас тут ходит, стану я всем показывать!»
Кожевников настаивал. Тут чиновник не выдержал:
— «Я вас арестую! Составим протокол и я вас арестую!
— Сообразивши, что я не в Москве, а в Ялте», — вспоминал Григорий Александрович,
да еще на борту парохода, я предпочел отступить и имел удовольствие с некоторого отдаления
наблюдать, как мой враг в сопровождении полицейского чина спешил по мосткам обратно на
пароход, готовый «арестовать» свою жертву.Обо всем этом Григорий Александрович
рассказал в одной московской газете. Его статейка с ехидным комментарием редакции вряд
ли произвела революцию в почтовом ведомстве, но таки по носу ялтинские чинуши лишний
раз получили.
В отличие от В.И. Талиева, Григорий Александрович не принял с восторгом русские революции.
Наоборот, в письме профессору А.П. Семенову-Тян-Шанскому советовал агитировать за
конституционную монархию, высказался против того, чтобы в России «должен быть проделан
грандиозный эксперимент проникновения социал-демократических принципов на государственной
стороне».
— «Вообще, слово «демократия» меня пугает», — продолжал ученый,
— «хотя я сам не аристократического происхождения, но все мои интересы, как
полагаю, и ваши, всегда были в области аристократии мысли. Я боюсь, что в
истинно-демократическом государстве аристократии мысли не будет».
Когда многие профессора Московского университета в связи с известным постановлением
царского министра просвещения Кассо подали в отставку, Кожевников не присоединился к ним,
считая, что политика несовместима с наукой и просвещением.
Уже при советской власти, Кожевников переживал порчу русского языка, его бесили новые
жаргонизмы, типа «книга эта не «читабельна». Правда, в прессе об этом уже
не сказать, оставалось лишь жаловаться в письмах друзьям.
Интеллигенция — слово молодое. Даже в первое издание Даля не попало. Позже к
«образованию и умственному развитию» Чехов добавил « порядочность и
совестливость, сознательность и общественную активность». Именно интеллигенции мы
обязаны пионерами охраны природы.
Осмысливая их деяния, замечаю сходное для всех: горячее желание вмешиваться во все, что
вызывало чувство тревоги, будь то политика или бюрократизм почтовых работников. Пусть не
все, как взрывной Талиев, дрались на баррикадах, но даю голову на отсечение, никто из них
не мог жить спокойно, когда «неправда рядом ела и пила». И может быть, поэтому
в силу обостренной совестливости и порядочности они первыми увидели, вернее, особым шестым
чувством «учуяли» новую, как снежный ком, растущую беду. И встали на защиту
природы.
Нестройным и разношерстным оказался тот первый заслон. С различными теориями и взглядами,
без программы и организации. Но сделали они много, очень много, а оценивая из
«нынешнего далека», даже сдвинули горы: разбудив в Российской империи
общественную природоохранную мысль. И память о них имеет сейчас для нашего времени не
меньшее значения, чем их живое присутствие.
Природоохранный «Ренессанс»
Нельзя все ломать — надо на чем-то сидеть. Кожевников был противником революции,
тяжело переживал последовавший за ней шквал уничтожения культурных и природных ценностей.
— «По моему, весь трагизм положения в том, что конкретно нет сейчас силы создать
охрану (природы — В.Б.). Кто остановит разрушителей?» — писал Григорий
Александрович в июне 1919 г. Андрею Петровичу Семенову-Тян-Шанскому. За дело вначале брались
три ведомства: Наркомпрос, отдел лесов Наркомзема и отдел животноводства Наркомзема. Активней
всех — Наркомпрос, однако его чиновники в лице Тер-Оганезова не желали считаться с
созданной еще до революции Постоянной природоохранительной комиссией при Русском
Географическом обществе в Петрограде. Пока шла тяжба — гибла природа.
Летом 1918 г. Кожевников обращается в правительство Ленина с пространной докладной запиской
«Охрана природы в разных странах в связи с вопросом о постановке этого дела в
России» — «Необходимость охраны природы в нашей стране настолько очевидна,
особенно в настоящее тревожное время, что доказывать эту необходимость не представляется
никакой надобности,» — начинал ученый. И дальше: «Часть этой работы должна,
между прочим, заключаться в пропаганде идеи охраны природы, идеи совершенно чуждой пока
русскому народу. А то, что чуждо народу, никогда не будет иметь настоящего успеха».
Промедление с легким делом превращает его в трудное, промедление же с трудным делом превращает
его в невозможное. Кожевников вместе с другими учеными-биологами вновь обращается в
правительство. 25 июня 1922 года докладная записка «О нуждах охраны природы
РСФСР» была подготовлена.
«Природа является для нас, с одной стороны, источником материального благополучия,
а с другой — неисчерпаемым источником для изучения и поучения ... Перед Российской
республикой лежит задача мировой важности — сохранить целый ряд животных форм,
которых нет нигде за пределами нашего отечества, и за судьбой которых с интересом
следит ученый мир всего света...
... При суждении об этом деле полезно иметь перед собой пример Западной Европы и в особенности
Соединенных Штатов Америки, которые в интересах государственной пользы не жалеют средств
на охрану природы. Ввиду всего вышесказанного, надлежит признать, что для конкретного
осуществления охраны природы в РСФСР необходимо:
1. Устойчивое положение центральных организаций, ведующих охраной природы в республике,
а именно: Комитет по охране памятников природы и отдела охраны природы при Главмузее.
2. Отпуск достаточных средств на содержание заповедников.
3. Принятие государством конкретных мер к сохранению «памятников природы».
Через несколько дней документ этот подписали наркомы А. Луначарский, Л. Красин, Н. Брюханов,
Н. Семашко, академики Д. Анучин, С. Ольденбург, А. Северцев, А. Ферсман, А. Павлов, Всего
34 подписи ученых и государственных деятелей. Нарком Н. Семашко добавил от себя:
«Наркомздрав свидетельствует со своей стороны о необходимости заповедников,
которые беспощадно уничтожаются (Крым, Кавказ, Кубань...)».
А вот заместитель Сталина по Наркомату Рабоче-Крестьянской инспекции В. Аванесов,
единственный из всех, высказал несогласие: «Охрана существующих садов и парков и т.п.,
конечно, не подлежит спору, но охрана памятников природы должна быть возложена на самих
граждан. Средства могут и должны быть отпущены из местных средств...».
30 июня 1922 года эта докладная легла на стол председателя ВЦИК М. Калинина. Ей суждено было
сыграть значительную роль в становлении государственной и общественной охраны природы.
5 июля 1923 года группа ученых во главе с Кожевниковым входит в состав недавно созданного
Комитета по охране памятников природы при Наркомпросе РСФСР. 3 декабря 1924 года состоялось
организационное собрание Всероссийского общества охраны природы. Кожевников избирается
председателем Временного совета общества.
«За отчетный период Советом о-ва была выработана инструкция по организации филиалов
О-ва и утверждены филиалы: Крымский, Воронежский, Дорогобужский и Дмитровский. К 12 марта
1926 г. в списках О-ва состоит: членов — почетн. — 15, учредителей — 14,
действительных — 1013, из них: живущих в Москве — 490, иногородних — 523...
О-во имело 5 общих собраний членов, на которых были заслушаны следующие доклады:
Ф.Н. Петрова — «О целях и задачах организации Всероссийского О-ва Охраны
природы в деле народного оздоровления», проф. Г.А. Кожевникова — «Охрана
природы и вымирающие животные».
Идея охраны природы набирала силу. Уже обсуждался в печати вопрос о создании единого
Всесоюзного природоохранительного органа, поднятый Н. Кулагиным и Г. Кожевниковым. Все
громче и смелее раздавались голоса в защиту заповедников, редких животных и растений.
В августе 1924 г. академик С.Ф. Ольденбург и чиновник НКП РСФСР В.Т. Тер-Оганезов были
на приеме у председателя СНК РСФСР Рыкова по вопросам природоохраны.
Григорий Александрович старается поспеть везде. Специально для женщин готовит листовку
по охране природы, разрабатывает правила научной охоты, методику природоохранной пропаганды,
проект декрета об охоте. На первом в истории страны Всероссийском съезде по охране природы,
Всероссийской конференции по изучению естественных производительных сил страны, Всероссийском
съезде охотников, секции охраны природы Госплана РСФСР, Всесоюзном съезде юннатов он —
один из главных докладчиков. Участвует в работе Комитета по охране памятников природы при
Наркомпросе РСФСР, руководит еще неокрепшим Обществом охраны природы. Вместе со своими
друзьями вступается за Асканию-Нова. Участвует в организации международного общества по
охране зубров. Печатается в журналах «Охрана природы», «Живая
природа», «Уральский охотник» «Украинский охотничий вестник».
Перелистывая старые журналы и книги, разбирая архивы и записывая сбивчивые воспоминания
современников тех далеких дней, не перестаешь удивляться: а по силам ли это было одному
человеку?
В 60х-80х годах появилось немало статей, с восторгом рассказывающих, как правительство
Ленина активно поддерживало природоохрану. Что не совсем так. Частенько к ней поворачивалось
и спиной. В феврале 1923 г. академик И. Бородин писал из Петрограда Григорию Александровичу:
«Вице-президент (Российской Академии наук -В.Б.) утверждает, что ни о какой командировке
теперь не может быть и речи (имеется ввиду участие в Международном конгрессе по охране
природы 31 мая-3 июня 1923г. в Париже -В.Б.). Но неужели Москва не захочет поддержать
международный престиж России и «удивить Европу», представляя наглядные
доказательства сочувствия нового Правительства культурным делам да еще международного
характера (...). Не верится, чтобы Москва, которая посылает 10 человек на гидробиологический
съезд в Базеле (в августе) не нашла бы денег на посылку одного лица на Международный
(интереснейший) конгресс!». Ссылаясь на свои болезни, Бородин предлагает попытаться
прорваться в Париж Кожевникову. Однако тот так и не поехал, из России не был никто.
Казалось, его хватает на все. Григорий Александрович организовывал ныне всемирно известный
Сухумский обезьяний питомник, личными сбережениями поддерживал Косинский заповедник и
лимнологическую станцию, Московский зоопарк. Это его ученики, известная плеяда в будущем
ученых и природоохранников: А. Формозов, С. Туров, С. Огнев. Ученый один из первых указал
на необходимость введения природоохранных знаний в школьные предметы. Свои идеи он
сконцентрировал в небольшой книжке «Школьный учитель и охрана природы»,
изданной в Москве в 1926 году.
«Дело охраны природы станет прочно только тогда, когда оно станет народным делом,
когда народ поймет, что охрана эта делается в его же интересах, в интересах народного
достояния. Естественным путем для привития народу правильных взглядов на охрану природы
является, конечно, школа. То, что умело привито в школе, сохраняется на всю жизнь, руководит
всем поведением человека».
«В воскресенье 15-го февраля 1925 года в целях широкого осведомления трудящегося
населения Москвы в современных вопросах охраны природы Всероссийское общество охраны природы
устраивает ПЕРВЫЙ ВЕЧЕР ОХРАНЫ ПРИРОДЫ.
С докладами выступят: нарком просвещения А.В. Луначарский «Наркомпрос и охрана природы
в РСФСР»; нарком здравоохранения Н.А. Семашко «Охрана природы с бальнеологической
и санитарной точки зрения»; профессор Г.А. Кожевников «Человек как потребитель
и охранитель природы»; профессор Н.М. Кулагин «Народное хозяйство и охрана
природы». Доклады профессоров Кожевникова и Кулагина будут иллюстрироваться
диапозитивами. После докладов ответы на предложенные вопросы. В перерывах запись в
члены О-ва Охраны природы.Члены О-ва входят на вечер по квитанциям в приеме членских
взносов за 1925 г. Входная плата для посторонних 30 коп. Начало в 8 час. вечера.
От участников вечера получены письменные согласия». Луначарский не пришел.
Заболел. Семашко выступил.
Бой не Врангелю — природе
В последние годы жизни Григорий Александрович сдал. Усталое затечное лицо, широкие залысины,
мясистый нос, мешки под глазами. Нелегко приходилось. Все чаще овладевал скепсис, грусть
по поводу несбывшихся надежд. Уходили из жизни друзья и соратники, с кем начинал дело
охраны природы, а новые бойцы не спешили появляться. Все дальше откладывалось создание
единого в стране органа по охране природы. С огромным трудом открывались новые заповедники.
Интересно проследить за его заметками на полях машинописного текста тезисов одного из
последних докладов.
— «1. Охрана природы получит свое истинное значение в социалистической стране
и будет проводиться во всех сферах хозяйственной и культурной работы лишь тогда, когда
все население страны будет проникнуто сознанием необходимости этой охраны».
Пометки на полях: «Сделано ли в этом отношении что-либо? Не сделано. Чтобы
проникнуть в сознание, нужно хотя бы читать...
1. Охрана природы не только в научных и культурных целях... Но также в том, чтобы
предотвратить истощение природных богатств страны, являющихся базой для хозяйственной
деятельности, а также для того, чтобы обеспечить здоровые условия жизни населения.»
Пометки на полях: «Это тезис, который далеко не всем ясен. Особенно многим, стоящим
во главе администрации».
Дальше — хуже. В январе 1930 года Григорий Александрович пишет Андрею Петровичу
Семенову-Тян-Шанскому: «Спешу сообщить Вам, что бригады «чистильщиков»,
которые «чистят» Главнауку, усиленно настаивают на закрытии Общества охраны
природы, Комитета и ... самого «института» охраны природы, как не соответствующего
представлениям текущего момента (как говорят представители господствующего класса). Для нас,
биологов, это будет большой удар, но со временем это почувствуют хозяйственники, но будет
поздно! Потемкин усиленно защищается, но исход неизвестен. Хорошо бы подключить академические круги к защите природы».
По природоохране нанесли удары газета «Правда», журналы «Большевик»,
«Фронт науки и техники». Последний разразился против ВООП целой серией
пасквилей: «Необщественные» общества», «Общество без актива»,
«Научные болота». — «Совершенно верно, что весь вопрос в том,
для какой цели служат эти охранные мероприятия — для «охраны природы»
ради природы или для того, чтобы «максимально заставить ее (природу) служить задаче
построения нового, коммунистического общества», — вопрошал некто М.Надеждин.
Вслед за Максимом Горьким, призывавшим разобраться» с природой, средства массовой
информации буквально затопила волна ненависти к природе. — »...в ближайшие годы
здесь мы дадим победный бой уже не Врангелю, а природе», — хвалился в 1931 г.
журнал «Революция и природа». Началась травля тех, кто охранял памятники культуры
и природы.
Фронт «раскулачивания» был широк, захватив Академию наук и университеты. С каждым
днем все нетерпимей складывалась обстановка в МГУ. В аудиториях висели объявления,
призывающие студентов доносить на своих преподавателей. Тайна «вклада»
в построение социализма гарантировалась. Ученым зоологам партбюро требовало отчитаться:
что они сделали в первой пятилетке и что будут делать во второй. Маразм крепчал. В конце
1929 г. в институтах физмата I МГУ приняли резолюцию, мол, Институт зоологии I МГУ «в
смысле своего социального состава» не удовлетворяет социалистическим требованиям.
— «При перевыборах в Университете мне, вероятно, придется пройти через
конкурс», — писал своим друзьям Кожевников, — «не попал я в
список избранных, оставляемых без конкурса на своих местах из-за «идеологических
соображений». С 1 сентября 1929 года ученого не избирают на должность профессора МГУ.
В 1929 году Григорию Александровичу стукнуло 63, до срока ухода на пенсию оставалось всего
два года. На конкурс директора зоомузея МГУ выдвинули против Кожевникова ученого-коммуниста.
Результат тоже был предрешен.
В январе 1931 года профессор Андрей Петрович Семенов-Тян-Шанский получил от Григория
Александровича большое и грустное письмо: — «Я глубоко виноват перед Вами. Я не только
сам Вам ничего не написал в течении нескольких месяцев, но даже не ответил сразу на Ваше
новогоднее приветствие и на вторичную любезную открытку. Причина — психологическая
депрессия. Я никогда не был так угнетен обстоятельствами, как теперь. Во-первых, основная
травма — смерть жены, хотя прошло 16 месяцев, составляет общий фон моей психики.
Вторая травма — лишение меня кафедры зоологии, и третья, — недавняя — с 1
ноября я отчислен от должности Директора зоомузея... И наконец — острые квартирные
притеснения в связи с продолжающимся превращением квартир в лабораторное помещение и, наконец,
— причина общая — чувство старости, которое доселе не ощущалось мною, а
теперь ощущается...». Правда, без работы он не остался: взяли преподавать в
Геолого-Разведочный институт ВСНХ и в Тропический институт Наркомздрава РСФСР.
В мае 1930 г., по выдуманному обвинению, был арестован один из ленинградских друзей
Кожевникова — профессор Борис Евгеньевич Райков, председатель Общества распространения
естественно-исторического образования. С группой единомышленников из разных городов. Тучи
сгустились и над Григорием Александровичем, ведь он возглавлял Московское отделение ОРЕО.
Кожевникова не арестовали, но разгром ОРЕО, видно, рикошетом задел и его.
В феврале 1932 года в Ленинграде собралась Всесоюзная фаунистическая конференция. Верховодил
на ней быстро входящий в силу Презент. Правда, некоторые старые ученые, например, —
Андрей Петрович Семенов-Тян-Шанский, пытались отстоять принципы природоохранения. Другие же
поднимали руки вверх, оказавшись в тисках установок о «социалистической реконструкции
фауны». Григорий Александрович Кожевников заявил: «Я сюда привез отдельный
оттиск своих статей об охране природы, которые были напечатаны много лет тому назад. Я
думал издавать их вновь, потому что они просто залежались, но после того, что прочитали
на секции, я понял, что их издавать нельзя» (аплодисменты).
Помните, у Мережковского: — «Кричу, стучу — и никто не слышит. Уже земля
обсыпалась, задавила меня. Больше не могу кричать, голоса нет. Земля во рту».
25 января 1933 года в Москве открылся I Всесоюзный съезд по охране природы СССР. Ожидали его
давно и с нетерпением. И, поэтому, несмотря на трудности с транспортом и лимит командировок,
вырвалось 190 делегатов. — «Сорвать «фетиш неприкосновенности» с
заповедников, заселить всю страну «полезной» фауной и «вредную»
изжить — эти прожекты сейчас, конечно, вызовут улыбку и у школьника. Но тогда, на
съезде Кожевникову было явно не до смеха.
Он умер прямо на поле боя. 29 января 1933 года, в перерыве между заседаниями. «В его
лице Общество и Комитет по охране природы потеряли одного из ревностных поборников этой идеи
и активного общественника», — сказано в трудах того далекого Всесоюзного
природоохранного форума.
Похоронили Григория Александровича на Ваганьковском кладбище. С грустью констатирую: волны
природоохранения, поднявшиеся до и после 1917 года, успеха не имели. И хотя число
заповедников продолжало расти даже в годы Великой Отечественной войны, количество в качество
не переходило. Колосс на глиняных ногах тяжести не выдержал и рухнул в 1951 году, похоронив
под собой более восьмидесяти заповедников. А через десятилетие трагедия с заповедниками
повторилась вновь.
Да, тогда, в тридцатых, наверное, и не могло быть иначе. Дело охраны природы было обречено
на провал. Как бы ни бились пионеры, как бы ни доказывали. Чувство осознанной опасности еще
не овладело народом и его правительством, бывшим к тому же малокультурным и развращенным
обилием природных богатств. Требовалась «критическая масса» для развития теории
и практики охраны природы. «Массы» не было. А затем охрану природы, как таковую,
вообще прикрыли, провозгласив «рациональное использование природных богатств»
для всевозрастающих потребностей социалистического строительства. Позабыв простую вещь:
нельзя сохранить яблоко, кусая его пусть даже рационально. Позже теория
«рационального использования» натворила немало бед, взять хотя бы
строительство комбинатов на Байкале, но это уже совсем другая история.
Гудит колокол Кожевникова. 70 лет подряд, жизнь целого поколения. Мне он не дает покоя ни
днем, ни ночью. А вам?
Смотри также:
Г.А.Кожевников. «Проклятый Вопрос (К современному положению Университета)»
Г.А.Кожевников, биография